Ящер [Anonimus Rex] - Эрик Гарсия

— Харольд, я знаю, что ты думаешь… — начинаю я, не успев даже разглядеть в дверном проеме его массивную фигуру, — …но ты должен дать мне шанс — Он без облачения, хвост наизготовку, массивное тело трясется от ярости и омерзения. Ни одно из когда-либо слышанных мною человеческих слов не вылетает из пасти этого Бронтозавра, пока он готовится наброситься на меня, вжав голову в мощные плечи и плотно прижав к бокам передние лапы. Кажется, сейчас у него пар из ноздрей повалит. За его широкой спиной я вижу миссис Джонсон, вылезшую из подвала и улепетывающую на кухню, словно таракан, застигнутый светом.

— Подожди… подожди… я имею полное право здесь находиться, — заявляю я.

— У тебя — нет — никакого — права.

— Я член Совета.

— Ты — был — вычищен. — Мне не нравится его манера нажимать на каждое слово — он никогда не отличался блестящими способностями вести диалог, но угроза в голосе вполне ощутима.

— Да-да, я был вычищен, я видел бумаги, все мы это знаем. Вы вышвырнули меня из Совета, отлично.

— Так убирайся — пока я тебе — хвост в глотку — не запихнул.

Вот тут я извлекаю припрятанного туза:

— Но я не подписывал бумаги.

— И что из этого следует? — спрашивает он, на этот раз без пауз.

— Посмотри правила. Пока я не подпишу бумаги в присутствии хотя бы одного члена Совета, решение не имеет законной силы.

— Хрен тебе законная сила. Джингрича мы выкинули три года назад — ты был при этом, — а он ничего не подписывал.

— Значит, формально он все еще член. Никто больше не вспоминает об этом правиле, но оно существует с незапамятных времен. Давай проверь, я подожду.

Чем и занимаюсь, пока Харольд, ярый поборник соблюдения всех правил, отступает в подвал, чтобы изучить некий загадочный пункт, который, надеюсь, я не из собственной задницы выудил. Через десять минут я слышу на лестнице тяжелые шаги. Тяжелые, медленные — побежденные.

— Пойдем, — бормочет он, едва показавшись над лестницей.

Судя по свисту и гулу неодобрения, четырнадцать южнокалифорнийских представителей сохранившихся видов динозавров приветствуют меня далеко не с распростертыми объятиями. Все они гордо прохаживаются по подвалу, полностью лишенные оболочек. Распущенные хвосты шелестят по полу, сталкиваясь друг с другом, и я с удовольствием отмечаю отсутствие на стенах пятен крови — пока. Харольд поступил разумно, накрыв большими кусками полиэтилена диваны, стулья и низкие столики, дабы защитить свою мебель от пятен, если разыграются страсти. А на собраниях Совета они, рано или поздно, всегда разыгрываются.

Здесь Парсонс, Стегозавр, счетовод маленькой фирмы в деловом центре, и Зелигман, депутат от Аллозавров, преуспевающий голливудский адвокат. Оберст, Игуанодон, зубной врач, косится на меня злобным взглядом, а Курцбан, Т-Рекс, какой-то там профессор по эволюционной психологии в Лос-Анджелесском отделении Калифорнийского университета, предпочитает вовсе игнорировать мое присутствие. Но не все здесь ходят на работу: миссис Ниссенберг, чье имя я никогда не мог запомнить, из Колеофизисов, — домохозяйка и превосходная портниха, а Рафаэль Колон, Хадрозавр, — неисправимый бездельник, считающий себя артистом, потому что играл крошечные роли в сериале «Полиция Майами», когда им требовались замызганные жулики. И разумеется, без Компи Совет будет неполным, так что не обошлось без Хандельмана, представителя Прокомпсогнатов, который делает общую картину еще более удручающей.

— Зачем ты здесь? — пищит он. — Хе, мы же тебя вышвырнули!

— Это и вправду неразумно, — бормочет Зелигман.

Новый представитель Рапторов — Глассер, если верить табличке, болтающейся на его чешуйчатой груди, довольно рослый парень с красивой коричневой шкурой — неторопливо подходит и протягивает лапу.

— Спасибо, что так здесь напортачили, приятель, — говорит он с легким австралийским акцентом. — Без обид, а?

— Не беспокойтесь, — отвечаю я.

Однако все остальные очень даже беспокоятся, вереща о том, как я злоупотребил их финансами, их доверием и авторитетом Совета в личных целях, и я не могу с ними не согласиться:

— Вы правы. Вы все на сто процентов правы.

Но никто из них и слушать ничего не желает, пока в дискуссию всем своим весом и властью не вступает Харольд. Он так сильно машет хвостом, что тот хлещет по щеке миссис Ниссенберг. Она визжит от боли, но никого, похоже, это не волнует.

— Существуют правила, дамы и господа. Правила. Мы живем по ним, и хотя отдельные индивидуумы предпочитают их игнорировать — выразительный взгляд в мою сторону, — для всех нас вместе это невозможно. Если правила гласят, что этот Раптор может присутствовать, значит, этот Раптор может присутствовать.

Опять споры, горячие дискуссии, и я поднимаю руки, прося тишины. Ничего не выходит, и я вынужден всех перекрикивать:

— Подождите! Подождите! Я не собираюсь присутствовать.

Это утихомиривает их в достаточной мере, чтобы я мог предъявить свой ультиматум:

— Я предлагаю вам сделку. Вы обладаете некоей информацией, и я бы хотел здесь находиться в момент ее оглашения. — Настороженный взгляд со стороны Харольда — он знает, о чем я толкую.

— Когда вы собираетесь перейти к этому… материалу?

— Этот пункт у нас на повестке дня… где-нибудь завтра.

И это у них называется экстренным заседанием.

— Значит, так: займитесь им сейчас — прямо сейчас, — дайте мне возможность при этом присутствовать, а затем я подписываю бумаги, и больше вы меня не увидите.

— Никогда? — вопрошают все как один.

— Исчезну, как страшный сон.

Возбужденное бормотание:

— Мы можем посвятить минуту обсуждению этого вопроса?

— Тридцать секунд, — отвечаю я. — Я немного тороплюсь.

В течение тридцати секунд эта компания не в состоянии решить, стоит ли им дышать, не говоря уж о том, чтобы рассмотреть мое предложение, однако после недолгих жестикуляций и призывов к порядку мой ультиматум принят. Харольд подходит к основанию лестницы и кричит своей верной супруге.

— Мария! — и, не дождавшись ответа, снова: — МАРИЯ!!!

— Да, Харольд, — доносится испуганный отклик.

— Пришли сюда доктора Соломона. — Харольд поворачивается, обращаясь ко всем присутствующим: — Вчера утром я получил информацию, которая, как мне кажется, способна заинтересовать Совет. Там поднимается несколько новых вопросов на старую тему, однако столь беспорядочно, что я не вполне уверен, стоит ли на нее полагаться. Пока я и сам не вникал в тонкости, но вскоре мы сообща во всем разберемся.

— О чем идет речь? — кудахчет Хандельман, но мы все предлагаем ему заткнуться.

— Прежде чем я поделюсь с вами этой информацией, позвольте сказать, что несмотря на возможные последствия услышанного, все должны соблюдать спокойствие, и тогда мы, возможно, сумеем в надлежащие сроки найти приемлемый выход из положения.

Ха! Меня давно здесь не будет, еще прежде чем они решат, в каком порядке постараются прикончить друг друга.

Харольд Джонсон, переваливаясь с лапы на лапу, словно гигантский селезень, направляется в сторону Оберста и Зелигмана. Оба дина вздрагивают и становятся спина к спине, как бы защищая территорию. Окинув Аллозавра с Игуанодоном взглядом, преисполненным отвращения, Джонсон, обойдя их, устремляется к картотеке, расположенной под трухлявым письменным столом. Я хоть и не вижу, чем он там занимается, но слышу, как щелкают многочисленные замки, открывая ему доступ к потаенным сокровищам.

Тяжелым шагом Харольд возвращается на середину комнаты, держа под мышкой толстую пачку бумаг, перетянутую разноцветными резинками. Края страниц опалены, некоторые совсем обуглились. Черные хлопья, кружась, падают на пол.

— Здесь только один процент исходного материала, — сообщает Джонсон, поднимая кипу, чтобы всем было видно. — Остальные девяносто девять процентов утеряны для нас безвозвратно. Сгорели при пожаре в ночном клубе на прошлой неделе. Владелец клуба скончался от ожогов.

— Он умер? — выпаливаю я, не в силах удержаться.

— Сегодня утром, — отвечает Джонсон. — Мне сообщили несколько часов назад.

Я испытываю странное ощущение потери; не будучи знаком с Берком лично, за несколько дней я проникся сочувствием к этому Раптору. Я узнал о его симпатиях и антипатиях, о его привязанностях, как высоконравственных, так и не слишком. Остается надеяться, что у Джейси Холден будет на кого опереться, когда до нее дойдет известие о его смерти.

— Однако эти бумаги, — и Джонсон, шурша ломкими на краях страницами, демонстративно размахивает пачкой, словно сенатор Маккарти своим черным списком, — они, в конечном итоге, важнее жизни отдельного динозавра. Они были обнаружены на дне картонного ящика, запрятанного в кладовой ночного клуба. Судя по всему, они принадлежали доктору Эмилю Валлардо, дину-генетику из Нью-Йорка. Здесь содержится информация, касающаяся его… экспериментов по скрещиванию.